Анатолий Чертенков "Я родом из России" . Глава 9. "Правдивые истории".»
СВИСТОК
Когда я учился в первом классе, мне очень хотелось иметь свисток, который можно было купить или поменять на тряпки у старьёвщика.
Денег у меня не было. Как, впрочем, и тряпок. Мама занималась рукоделием, и ничего не выбрасывалось.
И тогда я стал экономить на завтраках, что, по словам мамы, было самым страшным преступлением, и уже через неделю свисток был у меня в кармане. Ух, и свистел же я, важно надувая щёки.
Но однажды меня с ним увидел, а точнее, услышал отец.
– Откуда свистулька? – спросил он.
Я растерялся. Ответа я не знал и ляпнул первое, что пришло в голову:
– Нашёл…
– Не ври!
– Я не вру.
На этом диалог закончился. Отец отобрал у меня бесценное моё сокровище, достал из ящика молоток и сказал:
– Считаю до десяти. Или ты перестаёшь врать, или…
Я не признался и всю ночь прорыдал над пластмассовыми осколками.
Прошло много лет. Я давно взрослый, но всегда, когда пытаюсь соврать, перед глазами появляется свисток и слышится голос отца…
И тогда я усаживаюсь за стол, открываю тетрадь и начинаю выдумывать самые правдивые истории.
КАК ЛОВИЛИ ШПИОНА
Эта история произошла в конце шестидесятых годов прошлого века.
На экраны страны только что вышел фильм «Ошибка резидента» с Георгием Жжёновым и Михаилом Ножкиным в главных ролях…
***
««Зачем звал? – спрашивает Генка», – говори быстрей, мне ещё в библиотеку успеть надо…»
«Библиотека отменяется», – говорит Владик, выдерживая паузу.
– Случилось что? – интересуется Генка.
– Тсс, – Владик оглядывается, – шпиона одного разоблачить надо…
Генка растерянно смотрит на приятеля.
– Ты случаем не того?
– Ну, ты даёшь! – Владик начинает злиться. – А чувство бдительности у тебя есть?
– А у тебя?!
– У меня?! Да говорю же тебе, засёк одного типа.
– И кого же?
– Да ты не скалься!
– Я не скалюсь.
– Нет, скалишься!..
– Ну, тогда я пошёл…
– Да погоди ты! Вспомни лучше, сколько лет мы с тобой в баню ходим?
– С третьего класса.
– Три года, значит! И ты ничего не усёк?..
Генка чешет затылок и отвечает уверенно:
– Нет, разве что тазы…
– Что тазы?!
– Ну, чистые, говорю, они не всегда…
– Фу, ерунда, какая! – возмущается Владик и переходит на шёпот: – Ты дядю Васю банщика помнишь?
– Это рыжего-то, с усищами такими смешными? Помню, конечно. Ну и что?!
– А то!.. Сколько за это время банщиков сменилось? И припомнить трудно. А дядя Вася и до нас был, и сейчас есть, и никуда деваться не собирается. Вот и мотай на ус, почему все нормальные люди поработают в бане месяц-другой – и дёру. А этот держится.
– Может быть, нравится ему банщиком быть, – неуверенно говорит Генка, – работник хороший, зарплата там, то да сё…
– Да где это видано, чтобы хорошие люди банщиками работали. Хорошие – в космос летают, дома строят… Вот ты, когда вырастешь, пойдёшь в баню работать? Нет! То-то же…
Владик вплотную подходит к Генке и шепчет ему в ухо:
– Так вот, я уверен, что дядя Вася – шпион, и нам с тобой надо его разоблачить! Так что забудь про библиотеку, собирайся и айда в баню.
***
– Ну, ребятки, проходите, проходите, вот вам венички, парьтесь на здоровье, – приветствует дядя Вася.
– Вишь, заигрывает, сволочь, – раздеваясь, говорит Владик. Чует, гад, что раскусили его. Значит, так, ты, Генка, дуй в парную, а я тут караулить буду, потом поменяемся. Из виду нам его выпускать никак нельзя…
Прошло два часа. Ничего подозрительного за банщиком не наблюдалось.
– Может, зря мы всё это затеяли, – бубнит Генка, – я и в библиотеку не сходил.
– Заткнись! – Владик толкает приятеля в бок, – смотри…
Генка цепенеет и видит прямо перед собой завёрнутого в простыню мужчину лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Мужчина поднимает вверх правую руку, щёлкает пальцами, подносит руку ко лбу и делает вид, что вытирает пот. При этом простыня сползает с его плеча и обнажает татуировку в виде русалки и надписью под ней.
Эта надпись и привлекает Владькино внимание, потому как сделана нерусскими буквами.
– Luisa, – читает Генка. – Да, Владик, ты, кажется, прав.
– Замри!..
К незнакомцу, озираясь по сторонам, приближается дядя Вася. Тот что-то говорит банщику, суёт в руки какую-то бумажку и ногой выталкивает из-под скамейки холщовую сумку… Дядя Вася поднимает её и направляется к выходу.
– Ну, Генка, – шепчет Владик, – давай двигай за банщиком, а я здесь попробую всё разузнать об этом типе. В сумке, по всей вероятности, бомба. Видел, какая пузатая?
Генка натягивает штаны, набрасывает на плечи рубашку и босиком выбегает на улицу. Зыркает по сторонам, но банщика нигде не видит…
– Ушёл гад!.. Владька говорит, у него в сумке бомба, надо что-то предпринимать…
Генка возвращается в баню, просит у кассира разрешения позвонить по телефону и набирает 02…
***
Владик с невозмутимым лицом наблюдает за «объектом». «Объект» достаёт часы и долго глядит на циферблат. Затем сбрасывает с себя простыню, поднимается и идёт в моечное отделение…
«Сейчас или никогда! – проносится в разгорячённой мальчишечьей голове. Надо узнать фамилию незнакомца».
Владик подходит к кабинке подозрительного типа и опускает руку в карман серого пиджака…
– Ага, попался голубчик! – слышит он грубый голос. – А я-то думаю, что это ты тут всё высматриваешь…
Владику становится душно, он поднимает глаза… и видит Генку, входящего в раздевалку в сопровождении милиционера.
Владик облегчённо вздыхает…
– Вот он, шпион! – Генка тычет пальцем в незнакомца…
И тут появляется дядя Вася.
– Что в сумке? – спрашивает его блюститель порядка.
– Да вот, – дядя Вася ставит сумку на лавку, – товарищ попросил пивка купить…
– Пивка?! – у Генки глаза полезли из орбит. – А мы думали…
Он пытается ещё что-то сказать, но дружный хохот прерывает его…
Банный день продолжается.
КАКИЕ ГЛАЗА У ЗИМЫ.
ОДНАЖДЫ В СССР
«Запаздывает, запаздывает зима. Вот и птицы улетели, и деревья пригорюнились, и зайцы шубки сменили, а за окном... Ох, Господи! Прости меня, грешного...»
С невесёлыми мыслями засыпал вчера технорук зареченского лесопункта Андрей Петрович Веселов, и были у него на то свои причины.
А утром проснулся, глянул в окно: деревья серебром позванивают, с морозцем заигрывают. А меж ними тропинки, а за ними делянки. И всё вокруг бельём свежим заправлено, ветерком любовно разглажено.
«Топ-топ-топ, хлоп-хлоп, дзинь-дзинь-дзинь!» – донеслось из детской. Проснулась внучка, шестилетняя Ленка, и сразу к деду:
– Деда! Покачай на ножке.
– Да ты же большая, Ленка!
– Ну и что! Мне так нравится!
Делать нечего. Садится дед Андрей – здоровенный детина сорока восьми лет от роду на табурет и давай подбрасывать Ленку. Та и довольна.
Вверх-вниз, вверх-вниз! Ух!
– Деда! А почему у тебя бороды нет? А палочка где? Ты же у меня дедушка и должен ходить с палочкой.
Дед смеётся:
– Ишь ты, с палочкой!..
– Ой! – взвизгивает Ленка и бежит к окну. – Ой, деда! Зима настоящая! Смотри, деда, смотри!
Доволен Андрей Петрович – и внучке зима по сердцу! А та знай себе тараторит:
– А у зимы глаза есть?
– Есть, – отвечает дед. – А то как же! Чтоб за порядком смотреть, дороги лесовозные намечать, морозу их заказывать. Чтоб заспешили по тем дорогам нагруженные лесом автобогатыри, чтоб было из чего тебе к школе стол письменный да шкаф смастерить.
– А какие они, глаза у зимы? У мамы моей – голубые, у папы – карие,
а у бабушки Любы – серые.
– Гм, – озадачивается дед, – это ты должна сама определить, когда с зимой повстречаешься.
– А где она живёт?
– Известно где, в лесу.
– Хочу в лес! Хочу в лес! – запрыгала Ленка.
– А не забоишься?
– Что я, маленькая?! – у Ленки от обиды задрожали губы.
– Ну, ладно, ладно, – сдаётся дед. – Пойдём.
И не успел день разгореться, как они в путь собрались. Идут счастливые, довольные. Снежок под ногами поскрипывает. Поскрипывает да подбадривает: «Хорошо идти. Хорошо идти».
Но вот и лес в новом убранстве, словно к празднику принаряженный.
Как медведицы заполярные, подбоченились сосны мохнатые. Тут же ёлочки, словно девушки белым бисером платья вышили. А сквозь веточки, сквозь иголочки небо видится синим озером.
Изумилась Ленка и вскрикнула:
– Ой! Глаза у зимы как у мамочки: голубые, большие и добрые!
Час прошёл, вслед второй незамеченными.
– Хорошо, деда! – танцует Ленка.
– А то как же! – поддакивает дед.
Неожиданно потянуло холодом. Деревья расступились, и очутились путники на заброшенной, позабытой делянке.
И тотчас пропало солнце. Это ветер загнал его в гущу облаков, от стыда подальше.
– Что это? – испугалась Ленка.
Впереди, насколько хватало глаз, лежали свалки леса. Мёртвого леса. Пропал запах смолы. Ни птиц, ни следов звериных.
И померещилось Ленке, будто попала она в Кощеево царство. И бродит по этому царству Зима, бродит, головой качает, руками разводит, а поделать ничего не может.
Не превратить сгнившие деревья в строевой лес. Не заставить его подняться к небу, подпереть Твердь могучими стволами. Не возвратить былой красоты и величия.
А ещё почудилось Ленке, будто повернулась к ней Зима лицом, но не улыбнулась. Окатила ледяным взглядом, а глаза у неё не голубые, как давеча, а тёмные, насквозь пронизывающие. И от этого ещё горше стало девочке. Прижалась она к деду и заплакала.
Что мог сказать ей Андрей Веселов? Чем успокоить? Его это лес! Его свалки! За них и орден получил.
Впрочем, за вывозку лесопункт не отвечал. Не отвечал он и за строительство дорог. Зарплату давали за умение работать пилой, а оно вон как аукнулось...
Взял дед Андрей Ленку за руку, и поплелись они восвояси.
ЧУЖАЯ ЛЮБОВЬ.
ОДНАЖДЫ В СССР
– Андрюша! Ну! Что ты, милый! Что ты! – сопротивляются Алкины
губы. И где-то там, далеко, в коре головного мозга, остатки сознания
дают команду рукам: оттолкнуть!
Руки не слушаются, а губы, её, Алкины губы, обжигают его лицо и в нём сгорают. Алка закрывает глаза:
– Ты меня любишь? – спрашивает она.
– Очень! – отвечает он.
Сознание гаснет, упругое тело слабеет, становится легче, невесомей. Вдруг Алка вздрагивает и просыпается. Ночь. Тишина. Одна… Нахальная луна вскарабкалась на небо и заглянула в комнату общежития. Алка грозит ей кулаком:
– Уйди, надоела!
За платяным шкафом шепчутся молодожёны. Неприятна Алке чужая любовь, да куда деться от неё? Куда спрятаться? Притерпелась к ней, свыклась.
Донимают только сны. Страшные. Жаркие. Беспощадные…
Снится Андрей, её Андрей. Когда это было?.. Да и было ли?!
Алка стояла на остановке. Шёл дождь, от которого не было спасения. И тут появился он. Большой и красивый. С веткой сирени и зонтиком:
– Меня зовут Андреем.
– А меня Алкой!..
Через полгода они поженились, точнее, расписались. Он ютился в одном общежитии, она – в другом. Были ли они вместе?.. Как им это удавалось?.. Алке трудно вспоминать, память не знает пощады.
Была пятница. Счастливая, выполнившая главную женскую работу молодая мать покидала родильный дом. Андрей нёс сына и всё боялся, что раздавит.
Общежитие встретило холодом.
– Не задерживайтесь, молодой человек, – буркнула вахтёрша, привычно пряча в стол паспорт Андрея. Потом спохватилась: – Поздравляю!..
Впрочем, у неё служба, у них – счастье! Настоящее! Пелёнки, распашонки, подгузники. И он, его величество малыш!
– Имя придумал? – спрашивает Алка.
– А как же! – хвастается Андрей.
– Ну!
– Завтра скажу.
– Сейчас! Сейчас! – Алка топает ножкой.
– Ой! Да я же ему слона купил. Во какого! – Андрей, дурачась, разводит руки.
– Слона? Зачем?!
– Кататься! Я сейчас, мигом.
Он бежит в своё общежитие. Алка кормит сына и смотрит телепрограмму «Взгляд».
Назад Андрея не пустили, а она ждала. Андрей знал это. Не мог не знать. Была не была!
У Алки крайнее окно на седьмом этаже, как раз у водосточной трубы. И вот, точно ангел с распростёртыми крыльями, он у окна любимой. В комнату летит плюшевый слон.
– Андрейка, ты!
– Я!
Цепляясь за козырёк карниза, Андрей подтягивается. Вдруг железо лязгнуло, поехало...
Алка не слышала крика. Сознание покинуло её.
Потом были похороны, следом за ними – зима...
Сын отдан в приют, как брошен в омут. Алка стала бояться его. Душа застыла, разум надломился. Если можете, судите её!..
– Когда же это было? Сколько тысячелетий назад?!
За шкафом, обыкновенным платяным шкафом, шепчутся молодожёны...
Две недели, как они расписались…
КАРУСЕЛЬ.
ОДНАЖДЫ В СССР
– Здравствуй, Софьюшка, подружка моя задушевная. Не удивляйся письму моему, садись поудобней на диван, подогни под себя ноги, как ты любишь, и начинай читать.
История эта не вымышленная и произошла она со мной на побережье Чёрного моря, куда я, по простоте душевной, укатила в поисках мужа.
Город, название которого я тебе нарочно не называю, произвёл на меня потрясающее впечатление. Представляешь, чего я накупила себе! Капри фирменные, как у Вальки Фетровой, помаду французскую, цвет – прелесть! Да ещё перстенёк со змейкой. А вечером ресторанчик посетила, «Парус» называется. Вокруг море плещется. Да, кстати, бабы на юге всё ещё без лифчиков ходят. Села за столик. Закинула ногу на ногу. Ноги-то у меня ничего, сама знаешь. Сигареточку из сумочки достаю. Попсово эдак.
– Разрешите?
Я и ответить не успела, а перед сигареткой моей уже огонёк пляшет. Благодарю, конечно, а про себя думаю, что это за ухажёр такой выискался? Поднимаю глаза и вижу – сидит прямо передо мной молодой человек, ничего себе такой мальчишечка, зажигалку в руке держит, а на меня и не смотрит вовсе. Как бы нет меня совсем. Можно подумать, что это его зажигалка сама инициативу проявляет. Сидит, без бороды, без усов, и одет, представляешь, рубашка беленькая, галстучек. Обидно мне сделалось, и стала я издеваться над ним. Про себя, конечно. А он ручку свою беленькую подымает, чтоб, значит, пот со лба вытереть. И тут… я даже глазам своим не поверила. Запонка у него на рубашке бриллиантовая. Мне как-то нехорошо стало. Да так, что пока я в себя приходила, сигаретка моя возьми и погасни. А зажигалка его точно ждала этого. Чирк – и передо мной опять огонёк завальсировал. Смотрю, а зажигалка-то вся из чистого золота. Я совсем растерялась. Хорошо, официант выручил:
– Что изволите?
- Бокал шампанского, – говорю, – и мороженое с орехами и сиропом.
– А вы, молодой человек?
А он, представляешь, покраснел ещё больше и тихонечко так промямлил:
– Пожалуйста, то же самое.
Ну, думаю, птенчик, только от маминой юбки оторвался, даром что запонки бриллиантовые. Набираю тогда в лёгкие больше воздуха и спрашиваю:
– Вы сюда в гости приехали или так, путешествуете?
– Нет, – говорит, – я с папой приехал, а до этого мы всей семьёй в Англии жили, папа дипломат у меня. А здесь у папы товарищ живёт. А мама в Москве осталась. По дому соскучилась, вот и не поехала с нами. А вчера папа вместе с товарищем в Москву улетели: вызвали их зачем-то, а меня здесь оставили. Отдыхай, сказали. Ну, я и отдыхаю!
Пока он мне всё это говорил, я внимательно наблюдала за ним. Врёт, думаю, или не врёт? А он – то краснеет, то бледнеет, да всё салфеткой лоб вытирает. Нет, решаю, не врёт, поскольку и врать вряд ли умеет. А значит, выходит, я клад отыскала. Мальчик этот – принц настоящий, и надо быть трижды дурой, чтобы не стать для него принцессой. Но тут меня точно кипятком ошпарило. «Боже мой! – думаю. – Да он и баб, наверное, уговаривать не умеет. Не самой же к нему в постель проситься. Напугаю ещё...»
Побледнела я, наверное, потому что птенчик мой тоже побледнел, вскочил со стула как ошпаренный и спрашивает:
– Что с вами? Вам дурно?
– Да, – говорю, – что-то голова закружилась.
Он говорит:
– Ничего, сейчас пройдёт. – И вдруг другим, твёрдым, голосом: – Официант! Коньяку, живо!
Потом мы купались. Потом катались на такси. Потом сидели в баре и снова пили коньяк.
«А ты хороший, Алёшка», – сказала я.
– Ты тоже хорошая, Лада, – ответил он. Это он стал называть меня Ладой. А мне всё равно. Лада, так Лада. Лишь бы замуж.
– Куда едем? – спрашивает таксист.
– Где ты живёшь, Лада? Я отвезу тебя домой.
«Далеко, – отвечаю я. – Здесь же первый день», – сказала и отвернулась. А потом вдруг, сама не знаю отчего, разревелась.
– Что с тобой, Ладка?
– Ты ещё спрашиваешь! – закричала я. – А кто меня поил?.. Из-за кого я не нашла жильё?.. Подонок! Негодяй! – и я влепила ему пощёчину. – На, получай!
Меня злость душила. Я готова была растерзать его.
Он достаёт сигареты и чиркает чёртовой зажигалкой.
Мы ехали в такси. Мы ехали целую вечность.
– Так куда? – повторяет вопрос таксист.
– Морской бульвар, 25, – отвечает Алёшка.
Мы поднялись на пятый этаж. Он достаёт ключи, открывает дверь.
– Входи, Лада.
Я вошла. И тут заиграла музыка. И откуда-то: с потолка, со стен, из-под пола – отовсюду разлилось море света, красного, жёлтого, ярко-синего. Знаешь, Софьюшка, мне до сих пор кажется, во всём виновата эта безумная музыка света.
– У тебя есть выпить? – спрашиваю я.
– Есть, – отвечает он. – Ты на меня злишься?
– Ещё бы!
Мы выпили...
«Ну я пошёл, Лада», – говорит он. – А ты располагайся вон там, – Алексей рукой показал на тахту.
И тут гаснет музыка. Да, я не оговорилась, именно гаснет. Мне стало дурно, и я опять заплакала. Он приносит воды. Простой холодной воды в хрустальном бокале. Я выливаю воду на ковёр. Он смотрит на меня есенинскими глазами.
– Я люблю тебя, Лада! – говорит он.
– Ты пьяный, Алёшка! – говорю я.
– Я трезвый, Лада…
Тут опять зажигается музыка. Но я уже не принадлежала ей. Я принадлежала ему.
А утром он сказал:
– Мы едем в Москву.
– Когда? – спрашиваю я.
– Сейчас.
– Почему?
– Видишь ли, – он стал объяснять, – папа мне оставил немного денег, но я вчера где-то выронил бумажник. Конечно, я могу позвонить родителям, но это не совсем удобно. К тому же я хочу познакомить тебя с мамой.
У меня закружилась голова, но разум опустил на землю. Сама понимаешь, что ехать в Москву так сразу не входило в мои планы. Потом, когда я буду знать, что ношу под сердцем его ребёнка, тогда пожалуйста. А сейчас боже упаси!..
Я боялась его маму, не говоря уже о папе, но ещё больше я боялась одиночества. Поэтому-то и сказала:
– Фи, какая важность – деньги! У меня есть несколько тысчонок. Нам хватит. У меня отпуск, Алёшенька! И я так мечтала о море.
Он побагровел. Я никогда не думала, что его такие кроткие, как мне казалось, глаза могут швырять молнии.
– А ну повтори! Чтобы я был на иждивении у женщины... Никогда! Сегодня же едем в Москву, потому что завтра у меня не будет денег на билеты.
Ох, Софьюшка, Софьюшка, и что мы только за народ – бабы! Ну, почему нам всё время хочется друг дружку заткнуть за пояс? А тут стать невесткой дипломата – шутка ли! Алексей сердился, но я была уверена: в Москву мы не поедем. Поэтому, ни слова не говоря, пошла варить кофе.
Кофе, коньяк и любовь сделали своё дело. Я победила.
А вечером все деньги отдала Алёшке.
По правде сказать, я думала, он засмущается, будет краснеть, но ошиблась. Он спокойно взял деньги. Потом вдруг засмеялся и сунул мне в руки сто баксов.
– На, – говорит, – если потеряешься, деньги на трамвай будут.
Я тогда тоже засмеялась, представляешь – сто баксов на трамвай.
На другой день мы были в ресторане и меня пригласили танцевать. Я пошла, что тут особенного. А вернулась – не узнала Алексея.
Где тот желторотый птенец, краснеющий без всякого повода! Передо мной багровел мужчина, левая рука которого была сжата в кулак, а правая – хватала то вилку, то нож. Казалось, еще секунда, и Алексей убьёт меня.
– Ты что, ревнуешь, Алёша? – спрашиваю я, втайне любуясь им. Согласись, Софьюшка, что ярость порой мальчика превращает в мужчину, а мужчину делает богом.
– Нет, – хрипит он, – но в следующий раз убью вас обоих. Поняла?!
Надо признаться, что в то мгновение воля моя была парализована. И скажи он тогда: встань на колени, я бы встала не задумываясь. Но через минуту меня уже душил гнев. Я вышла из ресторана.
Если бы он остался, если бы дал остыть. Но нет, он вышел вслед за мной, грубо схватил за руку и привёз домой.
– Всё! С этой минуты мы никуда не ходим.
Он бушевал весь вечер. Я ещё надеялась, что ночь помирит нас, но он лёг в другой комнате.
Утром меня разбудил звонок. Алексей спал, во всяком случае, открывать не пошёл. Тогда встала я. Набросила на плечи халат – подарок Алексея - и открыла двери.
На пороге стоял молодой человек лет тридцати - тридцати двух.
– Что вам угодно? – спрашиваю я.
– Извините, но я потерял ключ.
– Но у меня нет вашего ключа.
– Конечно. Только вы меня неправильно поняли. Я ваш сосед, и у нас общий балкон, разделённый куском фанеры. Надеюсь, вы разрешите воспользоваться этой причудой строителей.
И тут появляется Алексей. Небритый, с заспанным лицом, он был поистине ужасен.
– Ах, вот оно что! В моем халате и с любовником!
Он бьёт меня по лицу. Я падаю…
Выручает сосед. Не говоря ни слова, берёт Алексея за шиворот и, как цыплёнка, бросает на пол. Затем помогает мне подняться, извиняется и уходит.
Мы остаёмся одни. Я не плакала. Нет. Обида высушила глаза. Я стала собирать вещи.
– Ладка, Ладочка, – стал умолять Алексей, – не надо, не уходи. Это всё ревность. Давай уедем в Москву. Вот увидишь: всё будет иначе.
– Ладно, – говорю я, – остаюсь.
Я ещё хотела выйти за него замуж, но уже презирала его.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Неужели это всё было со мной? Не сон ли это?! Я осталась, но жила как в тюрьме. Дверь была постоянно закрыта на какой-то особый замок, который я так и не сумела открыть. Мы никуда не ходили.
Но не буду рассказывать обо всех этих ужасах. Скажу только, что Алексей делал всё, чтоб я возненавидела его. Мало того, я возненавидела себя, весь мир. Но я хотела жить, и ещё мне очень хотелось к людям.
Регулярно, два раза в день, Алексей уходил из дома. Первый раз – в десять утра за сигаретами и возвращался ровно через пятнадцать минут. Второй раз – вечером за продуктами и отсутствовал ровно час, то есть с семнадцати до восемнадцати. Почему я так подробно пишу тебе о времени. Да потому, что оно, время, сыграло значительную роль в дальнейшем.
Однажды, когда Алексей уходил за сигаретами, то есть ровно в десять часов утра, я вышла на балкон подышать свежим воздухом.
– Здравствуйте, – вдруг услышала я. – Вот мы и опять встретились.
– Как, это вы?! А ведь я ваша должница.
– Ну, что вы, какие пустяки! Я же объяснил, что я ваш сосед и зовусь, между прочим, Глебом.
– А я Лада, то есть Люда!
– А кто этот деспот? Муж?
– Нет, жених!
– Ого! Представляю, какой из него муж получится.
Я рассмеялась:
– Ничего, обкатаю.
– Думаете? А что, если нам сходить в ресторан?
– Что вы, – испугалась я, – не могу.
– Разве я вам не нравлюсь?
Вопрос был довольно коварен.
«Выходите в пять часов на балкон», – говорю я. – А сейчас мне некогда.
Глеб зачарованно смотрит на меня. Я посылаю ему воздушный поцелуй.
– Ну и лентяйка же вы! – смеётся он.
– До пяти часов! – грожу я пальцем и возвращаюсь в комнату. И вовремя. Как раз приходит Алексей. И, как всегда, не в духе.
Но удивительно, меня это совершенно не трогает. Решение было принято.
Ровно в пять я была на балконе. Глеб уже ждал меня.
«Ну, вот и хорошо», – говорю я. – Давай сюда.
Таким, как Глеб, два раза не повторяют, такие всё понимают с полуслова, с полунамёка.
У нас был всего час времени, но зато какой час! Этот час вернул мне жизнь.
Теперь об Алексее. Первое моё впечатление о нём погасло, и я с каким-то особым удовольствием открывала в нем всё новые и новые отвратительные черты характера. Так было легче.
Ох, Софьюшка, Софьюшка! Учит нас жизнь, учит, а нам хоть бы что. И вот что удивительно: когда много счастья, нам его мало, а когда нет совсем – достаточно крупицы. Этой крупицей для меня стал Глеб.
Но однажды, когда мы с Глебом предавались любви, в комнату прямо с балкона влетела, как ты думаешь, кто? – Глебова сожительница. Впрочем, об этом её статусе я позже узнала. Ругается, плюётся, ногами топает. А тут как раз и Алексей возвращается. Я думала, он нож схватит, а он нет, посмеивается.
– Ну что, Ладушка, допрыгалась?
Мымра эта, значит, глазами пилькает то на меня, то на Глеба, то на Алексея. Потом вдруг хватается за голову, и только её и видели. А Алексей опять невинное лицо делает и говорит укоризненно:
– Ну, как же так, Ладушка? Вроде, и не жена ещё, а уже рогов мне наставила?
Я разозлилась и выпалила в сердцах:
– Да знаешь ли ты, шут гороховый, что чем больше не доверяешь женщине, тем скорее она обманет!..
Он пожимает плечами и выходит из комнаты. А я ухожу к Глебу…
Ну, Софьюшка, чёрт бы его побрал, вот это мужчина! Что бы там ни было, а я его всю жизнь помнить буду, хотя тоже подлец, каких мало. Да и вообще, все мужики – гады! Все до одного.
Ты что думаешь, кончились мои мытарства? Как бы не так. Хотя неделю, верно, я самой счастливой бабой была. Глеб от меня без ума, каждый день цветы покупал, на машине катал. А один раз мы в Новоафонских пещерах были. Представляешь, здорово там так, но об этих пещерах я тебе потом все выложу. А сейчас о Глебе.
Мужчина он по национальности – нерусский. И зовут его не Глебом, а по-другому как-то, только имя его не выговорить с первого раза, поэтому друзья его Глебом и окрестили.
Так вот, Софьюшка, стала я замечать, что Глеб мой на балкон повадился, и как раз в те же часы, в которые я с ним встречалась, когда у Алёшки жила, то есть два раза в день. В десять утра и в пять вечера. Меня, понятно, подозрение взяло, и я решила проследить за ним.
Глеб – на балкон, я – следом. Смотрю, а он через перегородку перешагнул, а там уже ждут его.
Тут я совсем соображать перестала. Врываюсь в комнату… и что вижу? Глеб мой с бабой какой-то в обнимку лежит, а та в чём мать родила. Я, понятное дело, глаза ей царапать... Тут дверь открывается и входит Алексей.
– Ну что же ты, Катерина? – это он к бабе той обращается. – Вроде, и не жена еще, а уже рогов мне наставила?..
Тут я и поняла всё. Схватилась за голову и побежала прочь из этого ада. На улице успокоилась немножко. Ну, думаю, что делать-то теперь?
Эти мерзавцы, по всему видать, карусель придумали. Сажают в неё нас, дур непутёвых! Ну да так нам и надо!
Хотела было в полицию пойти. Так ведь что скажу? Что замуж за принца захотела. Это уж точно.
Сунула я руку в карман, а там сто баксов лежат, которые мне Алексей «на трамвай» оставил. Ну, думаю, подлец, всё предусмотрел. На эти деньги я прикатила домой. Вот, Софьюшка, и всё…
P.S.
Прошу, нет, умоляю, приезжай, найди время, плохо мне…Людмила.
СИЛА ИСКУССТВА
«Я люблю тебя», – говорит Иванов.
– Докажи! – говорит Петрова.
Он прижимает её к себе и целует в щёку.
– Вульгарно! – отстраняется она.
Он гладит её по голове и дует в ухо. Она не верит.
«Как ей доказать?» – думает Иванов, переминаясь с ноги на ногу. Глаза его блуждают по красочной афише: «Сегодня в Доме культуры состоится концерт художественной самодеятельности. Художественный руководитель Николай Сидоров».
– Ба! Да это же Колька, однокашник! – радуется Иванов. И тут рождается идея: – Я докажу свою любовь силой искусства.
***
Петрова сидит в зале. Иванов и Сидоров за кулисами ожесточённо спорят.
– Да не могу, пойми меня, не могу! – кричит Сидоров, жестикулируя руками. – Да тебя и в школе до уроков пения не допускали...
– Нет, это ты пойми меня! – парирует Иванов. – У меня, между прочим, на карту любовь поставлена, жизнь, можно сказать, а ты «не могу, не могу!». Вот тебе диск, запускай, остальное – не твоё дело!
– Ладно, давай, – бурчит Сидоров. – Чует моё сердце, выгонят меня с работы.
***
Иванов выходит на сцену и открывает рот.
– Я люблю тебя! – гремят динамики. Иванов торжествует. Вдруг в динамиках что-то щёлкает, и они повторяют: – Я люблю тебя!
«Диск заело!» – с ужасом думает Иванов, покрываясь испариной. А динамики всё повторяют и повторяют:
– Я люблю тебя! Я люблю тебя!
– Я тебя тоже! – кричит Петрова и выбегает на сцену.
***
Зал взрывается аплодисментами. Динамики на мгновение замирают и продолжают: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно…»
Но Иванов и Петрова этого уже не слышат. Они, счастливые, бредут по весенней улице и улыбаются.
Счастья им!
ПОГОВОРИМ О ПОГОДЕ
Давайте поговорим о погоде.
Встречаются два человека.
– Какой сегодня день замечательный! – говорит один.
– Не говори! Выхожу на улицу, смотрю – солнце. Любуюсь… Бац! – перелом ноги. Поскользнулся, называется…
А вот две женщины в супермаркете:
– Представляешь, выхожу вчера из дома. Дождь, грязь, а тут самосвал мимо меня. Всю окатил. Возвращаюсь домой. Так и есть. Генка мой соседку ублажает…
Но чаще всего тема погоды обыгрывается в письмах.
Вот вы, молодой человек, надумали жениться. Невеста согласна, родители её тоже. А ваши живут в другом городе.
Ничего страшного. Берите лист бумаги и пишите:
«Здравствуй, милая мамочка! У нас сильно штормит, кружит голову…»
Материнское сердце – вещун! Оно сразу поймёт, с вами что-то произошло. Поэтому дальше пишите прямо: «Да, мамочка, я женюсь!»
Или вы солидный мужчина, отправились в командировку, но не рассчитали свои возможности, попросту говоря, остались без денег. Надо писать жене. Но как?!
Например, так: «Дорогая, тружусь не покладая рук. Вечерами прихожу домой и смотрю на крышу сбербанка. Обычно утром оттуда выходит солнце».
И далее смело вставляйте вашу любимую цифру. И всё! Ждите...
Если жена вышлет половину – всё нормально! Так и должно быть.
Если не пришлёт ничего, значит, соскучилась.
Но, если денежный перевод превысит ожидаемое, срочно бросайте все дела и возвращайтесь домой. Неладно там, ух, неладно…
Или, скажем, вы отправили жену на курорт и облегчённо вздохнули.
Прошла неделя, от неё ни строчки – вы призадумались.
Прошла третья – вы заметно занервничали.
Но вот оно, долгожданное письмо!
Вы разрываете конверт и начинаете читать: «Извини, дорогой мой, что долго не писала. Всё время шёл дождь. Но сегодня погода великолепна! Солнце не скупится на тепло, небо на синеву, море на волшебство. Да, дорогой мой, ты правильно меня понял. Я полюбила другого и уезжаю. Куда – не важно. Важно, что с ним…»
Ну, ладно! Заболтался я тут с вами. А за окном между тем гроза собирается.
Скоро жена с работы придёт…
ЕЩЁ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ
Башмак влюбился. И влюбился самым неожиданным образом.
Однажды их с братцем пригласили в гости.
О! Как это прекрасно – быть в гостях! И танцевать, танцевать, танцевать с изящными туфельками….
Неожиданно башмак споткнулся и наступил на тонкий, слегка вздёрнутый носик.
– Фи, какой неуклюжий, – возмутилась прелестница. – Какие у вас отвратительные манеры.
Башмак смутился и споткнулся второй раз.
«Пропал, совсем пропал», – подумал он, а туфелька тяжело вздохнула и ничего не сказала. Праздник продолжался.
Но вот на землю опустилась ночь. Сдвинулись шторы, погасли лампы. Башмак отдыхал на коврике возле кровати и завидовал дремавшему рядом братцу.
И тут неожиданно на него упала сорочка. Да, да! Самая обыкновенная дамская сорочка. Воздушная, невесомая, мягкая… И от неё исходил удивительный аромат. Башмак не выдержал и воскликнул:
– Гм, сударыня! Вы очаровательны!
Сорочке тоже хотелось поболтать, и она страстно прошептала:
– О, какой у вас великолепный шнурок! А нос, а каблук! В жизни не встречала ничего подобного.
А утром сорочка улетела. И это произошло так стремительно, что башмак не успел поцеловать её на прощание.
Наступил новый вечер.
Башмаки заспешили к знакомому дому. Но напрасно, напрасно…
Никто не ждал их, и они, одинокие и совсем несчастливые, побрели по засыпающему городу.
А сорочка?.. А сорочка в это время говорила другому лакированному ботинку:
– О, какой у вас великолепный шнурок! А нос, а каблук! В жизни не встречала ничего подобного…
ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
«Что у меня за жизнь? – думал Шарик. – Ни экстерьера, ни родословной…» –
Старый бездомный пёс с обвисшими ушами, он понимал – медалей ему не видать. Но как раз о медалях Шарик больше всего и мечтал…
И тут с неба на него упал непотушенный окурок и больно укусил за кончик носа.
«Вот возьму и научусь курить», – сказал он сам себе и сунул в пасть дымящуюся сигарету…
***
«Что у меня за жизнь, – думал Копейкин, шагая по тротуару, – ни мыслей, ни денег…» –
Не имея профессии, он понимал – золота ему не видать, но как раз о золоте Копейкин больше всего и мечтал.
И тут он увидел курящего Шарика…
– Невероятно, – закричал Копейкин, – потрясающе!.. Курящая собака… слава... богатство…
Копейкин восхищённо смотрел на Шарика. Шарик восхищённо смотрел на Копейкина…
Они без слов понимали друг друга.
***
Выпивохин катил детскую коляску. Коляска позвякивала пустыми бутылками. «Что у меня за жизнь, думал он, – ни закусить, ни выпить…» –
Умножая в уме стоимость пустой бутылки на количество, Выпивохин понимал – выпивки ему не видать, но как раз о выпивке Выпивохин больше всего и мечтал.
И тут он увидел Копейкина и курящего Шарика.
– Ну, чего уставился? – зашипел Копейкин. – Давай дуй в редакцию, сенсация, понимаешь…
***
Рекламкин, начинающий журналист, смотрел на монитор компьютера.
«Что у меня за жизнь думал он, – ни вдохновения, ни удачи…» –
Не имея таланта, он понимал – пера золотого ему не видать, но как раз о нём Рекламкин больше всего и мечтал.
И тут в кабинет влетел Выпивохин:
– Т-а-ам… там курящая собака!
– Не может быть! – прохрипел Рекламкин. – Сенсация!..
И они побежали…
***
Копейкин, Выпивохин и Рекламкин пили водку…
Пили не чокаясь…
В свежевырытой яме лежал Шарик, погасший окурок наводил тоску. Пёс не дышал…
– Капля никотина убивает лошадь, – вспомнил Копейкин и прослезился, – прощай, друг! – А про себя подумал: «Вот же сволочь! – Подох, скотина… и где, скажите, мне теперь деньги брать…»
– Нам тебя будет не хватать, – вздохнул Выпивохин и бросил в яму горсть влажной земли, а про себя подумал: «Как бы это мне под такое дело журналюгу ещё на пузырёк раскрутить…»
– В память о тебе мы сложим песню, – пообещал Рекламкин, а про себя подумал: «Ещё чего! Разбежался… буду я напрягаться из-за какой-то дохлятины…».
И они разошлись. И никогда больше не встретились.
ЧАСЫ
Мне восемнадцать! Улыбки, цветы, поздравления. Мама торт купила и шампанское.
Папа снимает с руки часы:
– Носи, сынок. Непростые они, отечественные….
Подношу к уху – тикают, смотрю на циферблат – 12:00.
Праздник в разгаре. Гости танцуют, друзья завидуют. Я счастлив. Смотрю на часы – 12:00. Подношу к уху – тикают.
Папа подмигивает:
– Всегда молодым будешь!
Женюсь. Невеста в белом, я в чёрном. На руке часы – папин подарок. Подношу к уху – тикают, смотрю на циферблат – 12:00. Да здравствует вечность!
Завтра юбилей. Никто не верит. Подношу к уху часы – тикают, смотрю на циферблат – 12:00. Здорово.
Серебряная свадьба. Просыпаюсь бодр и весел. Раз – делаю зарядку. Два – чищу зубы, три – умываюсь, смотрю на часы и… Это не мои часы.
Жена улыбается:
– Вот, дорогой, подарок тебе. Швейцарские, самые точные. А твой металлолом я в мусоропровод выбросила. Да, кстати, не пора ли завтракать?
Смотрю на циферблат – 9:37. Подношу к уху – тикают.
Часы тикают, стрелки двигаются. Бессмертие моё закончилось…
ХОД КОНЁМ. МИНИАТЮРЫ
ЗАВИСТЬ
– Его хотя бы ногами не бьют! – завидовал футбольный мяч волейбольному…
УВЫ!
У одной маленькой шашки была большая мечта – стать дамкой, но для этого надо было встать на голову, а она стеснялась…
ХОД КОНЁМ…
– Полцарства тому, кто научит ходить конём! – воскликнул король, получая мат…
АПОКАЛИПСИС
Однажды Архимед нашёл точку опоры…
ПРО ТЕЛЕГУ
– Дайте мне пятое колесо! – попросила телега.
Дали…
– Покрасьте!
Покрасили…
– Принесите мне зонтик!
Принесли…
– Назовите меня фаэтоном!
Назвали…
– Скажите: «Но!..»
Сказали…
А коня-то не было…
ЗАРИСОВКА
Женщина плачет…
Её спрашивают:
– Случилось что?
– Ничего! – всхлипывает она, – обидно только: работаю, работаю, а ребёнку подарок купить не могу…
Я прохожу мимо и думаю: «Перед самой войной деду моему за такие речи, двадцать лет лагерей дали …
А говорят, у нас сегодня свободы Слова нет…
Ничего подобного»…
ПРО СЧАСТЬЕ
Жило-было на свете маленькое облачко, и звали его счастьем.
Необыкновенно красивым было оно.И улыбались люди ему и радовались…
И спустилось счастье на землю и стало стучаться в окна…
А люди не узнали его. Они подумали, что это туман, и прогнали…
И вернулось облачко на небо и горько заплакало.
А люди сказали:
– Какая страшная чёрная туча…
УРОК
Учительница:
– Дети, это буква «А» – самая первая в алфавите.
Вовочка:
– А мой папа говорит, что самых-самых выбирать надо…
Учительница, делая вид, что не слышит Вовочку:
– А это, дети, цифра один, она же единица, она же кол!
Её придумали специально для Вовочки и его папы…
Так, благодаря высокому профессионализму учительницы младших классов, была сохранена незыблемость русского алфавита.
ПРО МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ,
ПУПЫРЧАТЫЙ ОГУРЧИК И ФИЛОСОФИЮ
Однажды два убелённых сединами старца, проходя мимо деревни, увидели маленькую девочку.
Малышка стояла возле огуречной грядки и громко смеялась над пупырчатым уродцем.
Насмеявшись всласть, девочка наклонилась, сорвала огурчик, вытерла его о подол платьица и съела.
«– Пожалуй, свою новую поэму», – сказал один из старцев, – я начну словами: жила-была на свете маленькая девочка …
– Нет! – возразил другой, – начинать надо: жил-был на свете маленький огурчик.
И полилась беседа…
Так на земле появилась философия.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОЭТА
– Ай да Пушкин, ай да молодец! – восклицает Александр Сергеевич и кладёт рукопись в папку. Работа завершена!
С той самой зимы 1837 года, как он, благодаря Жоржу Дантесу, поменял место жительства, это восклицание вырвалось из его уст впервые. И надо заметить, что повод был весьма и весьма подходящий. Написана новая книга стихов. Да ещё какая! Ничего лучшего из-под его пера не выходило.
– Вот покажу Жоржу, расстроится, бедняга…
С Дантесом их заставили помириться сразу же по прибытии последнего на Небеса.
– Прости, если можешь! – выдавил из себя Дантес.
– Бог простит, – ответил Пушкин, и они больше не стрелялись…
***
Однажды Александра Сергеевича осенило:
– На Землю мне надо, в Россию. – Посмотреть, как там без меня слово русское!
Из Небесной канцелярии возражений не последовало, но сказали:
– Одёжку мы тебе подберём, без проблем и по моде. И портфель кожаный выдадим, а вот волосяного покрова – не обессудь, дать не можем никаким образом. Лысым придётся быть тебе. И денег не дадим. Не полагается…
– Ну и ладно! – соглашается Александр Сергеевич, без денег, так без денег – мне не привыкать! На гонорар проживу! Вы только меня до издательства солидного доставьте.
– Обязательно, – отвечают ему. – Доставим. Но помни: обратная дорога на Небеса у тебя только одна – Чёрная речка… Кстати, телефоном пользоваться умеешь?
– Умею, – кивает Александр Сергеевич, – показывали мне…
– Ну и отлично! Вот номер Дантеса. В случае чего – звони!
***
И не успел Александр Сергеевич глазом моргнуть, как очутился на большой площади, и прямо перед ним здание высотное. И надпись на нём «Издательство». И двери перед ним сами открылись, и девушка симпатичная мило улыбнулась, и к шефу своему впустила безотлагательно.
– Не стесняйтесь, молодой человек, входите. Что у вас? Стихи, проза?
– Стихи, рукопись пятьсот страниц.
– Ого! Желаете книжку издать?
– Хотелось бы, – смущается Александр Сергеевич, опускаясь в мягкое кресло, – это будет лучшая моя книга, если, конечно, её напечатают.
– А куда ей деться, обязательно напечатают! – уверяет хозяин кабинета. Давайте знакомиться. Я Игорь Николаевич, фамилия моя Лапшинский – директор издательства.
– А я – Пушкин Александр Сергеевич!
– Пушкин? Надо же…
– Да, Пушкин…
– Хорошо, хорошо, так и запишем. Теперь к делу. Обложку какую хотите – мягкую или твёрдую?
– Твёрдую.
– Прекрасно. С золотым тиснением или попроще?
– С золотым …
– Отлично! Условия у нас такие: тираж – тысяча экземпляров, стоимость – пятьсот рублей страничка.
– Пятьсот рублей множим на пятьсот страниц… – Александр Сергеевич пробует считать в уме. – Получается, получается…
– Двести пятьдесят тысяч, – подсказывает издатель. Хорошая цифра.
– Хорошая, – соглашается Александр Сергеевич, а про себя думает: «На первое время хватит, а там, глядишь, и «Правнука Онегина» одолею».
– Надо же, Пушкин! – повторяет про себя Лапшинский, а вслух говорит:
– Ну, коль согласны, подписываем договор, проводим денежные расчёты, и через недельку-другую книга выходит – годится?
– Разумеется, – соглашается Александр Сергеевич, оглядывая кабинет. Первое, что бросается ему в глаза, – его собственный портрет и надпись под ним: «Светоч русской поэзии А.С.Пушкин».
«Ничего себе!» – думает он, но возгордиться не успевает, потому как Игорь Николаевич любезно просит показать материал.
Александр Сергеевич открывает портфель, извлекает из него папку и протягивает её издателю.
Тот мгновение держит рукопись на ладони, как бы взвешивая, и небрежно бросает в ящик стола.
– Вот и всё!
– А что, читать не будете? – удивляется Пушкин.
– А зачем время тратить? О цене мы договорились, подписывайте договор – и в кассу. Не забыли? Пятьсот рублей за страничку.
– Как можно! – восклицает Александр Сергеевич. – Как можно.
– Ну и ладушки, касса по коридору направо.
***
Телефон зазвонил почти сразу.
– Алло! – поднимает трубку Игорь Николаевич.
– А у него… а он… – голос кассирши Леночки (Игорь Николаевич узнал бы его из тысячи) захлёбывается от недоумения и возмущения. – А он деньги платить не хочет. Говорит, что это вы ему должны двести пятьдесят тысяч… и собирается вас убить... Игорь Николаевич, Игорь Николаевич, он идёт к вам!
Последняя фраза явно запаздывает. Разгневанный светоч русской поэзии врывается в кабинет издателя.
– С каких это пор поэты стали платить за свой труд? Бред, глупость, абсурд! Пусть тогда и дворники платят, и уборщицы, и книгопечатники. Поработал – заплати! Короче, отдавайте мою рукопись, больше я с вами не сотрудничаю.
– Это никак сделать невозможно, – парирует Игорь Николаевич, – договор на то и договор, чтобы его выполнять! В противном случае место на нарах я вам обещаю.
– А это видел?! – Александр Сергеевич переходит на «ты» и подносит к раскрасневшемуся лицу издателя наспех сотворённый кукиш. – Давай мою рукопись, и я не буду тебя бить!
Поняв, что ситуация выходит из-под контроля, Игорь Николаевич нажимает ногой на кнопку под столом. В кабинете появляются четверо охранников, и Александр Сергеевич оказывается в отделении полиции.
– Влипли вы, однако! – буднично говорит дежурный следователь. – Игорь Николаевич у нас крупный общественный деятель, а вы кто?! Короче, нехорошо вам будет, если не заплатите.
– Я хочу позвонить!
– Валяйте.
Александр Сергеевич набирает номер. Трубка реагирует немедленно.
– Дантес слушает!
– Жорж, голубчик, умоляю, приезжай срочно…
ВЫВЕСКА.
ОДНАЖДЫ В СССР
Как-то утром жена мне говорит:
– Отстали мы от жизни, Феденька, и берлога наша на европейскую не тянет. Но ничего, у меня выходной сегодня, придёшь с работы – квартиру не узнаешь.
Ладно… Отработал смену. Прихожу домой и… ничего не вижу.
Тут жена выходит из кухни и подсказывает:
– Феденька, да ты на потолки посмотри.
Смотрю, – а там обыкновенным фломастером написано: «ГОСТИНАЯ». Вот никогда не думал, что нашу комнату гостиной назвать можно. Возвращаюсь в коридор и там по слогам читаю: «ВЕ-СТИ-БЮЛЬ». Хорошо ещё, что спальня – СПАЛЬНЕЙ названа, зато кухня – РЕСТОРАНОМ.
Жена смотрит на меня влюблёнными глазами и ждёт, как я отнесусь к её новшествам.
– Для чего надписи? – спрашиваю.
Она подходит ко мне, гладит по голове как маленького и говорит:
– Отсталый ты у меня совсем, Феденька! Не понимаешь, что вывеска – первое дело. Вот и парикмахерская наша салоном названа.
– А при чём тут потолки? – спрашиваю.
– Для пущего эффекта.
– Ладно, – говорю, – эффект эффектом, я есть хочу!
Захожу в так называемый ресторан, смотрю, на столе меню лежит. Раскрываю его и читаю:
1. СУП КАРТОФЕЛЬНЫЙ.
2. –
3. ЧАЙ.
Ну, что тут скажешь – славное меню…
На другой день жена с утра заводить меня стала:
– Феденька, как ты думаешь, может, мне с работы уволиться, а? У нас теперь РЕСТОРАН, ГОСТИНАЯ, ВЕСТИБЮЛЬ, трудновато справляться, однако.
Я говорю:
– А давай, Вальку наймём, из 35-й квартиры…
Жена руками машет:
– Что ты, родненький, сама управлюсь, но на работу больше ни ногой…
Проходит месяц. Чувствую, на супружницу мою опять критическое состояние наворачивает.
– Ну?! – спрашиваю.
– Да вот, – жмётся она, – думаю я, имя своё и фамилию сменить.
У меня глаза из орбит наружу запросились:
– Ты что, замуж за другого собралась?
– Господь с тобой, Феденька, просто фамилия наша – Кирпичиковы – не звучит, а что ты скажешь, если я Анной Австрийской назовусь или, того лучше, Екатериной Медичи?
Я посмотрел на её накрашенное лицо, на видавший виды халат и сказал:
– Что ж, Катюха! В таком случае я Людовик XIV! До вечера не жди, ухожу в Лувр.
А сам, конечно, ни в какой Лувр не пошел, делать мне нечего больше! А наикратчайшей дорогой через ближайший винно-водочный магазин рванул к приятелю. Приняли мы с ним по два стакана по этому поводу. Чувствую, развозить стало.
– Как, – говорю, – я в таком виде своей королеве покажусь? Она мне такой приём устроит – век помнить буду.
Приятель подумал немного, потом вырвал из дочкиного альбома для рисования лист и написал крупными буквами: «Я ТРЕЗВЫЙ!».
– Вот, – говорит, – вешай себе на грудь и смело иди домой. И помни: вывеска – первое дело!
КАК ДЕД ВНУКА ЗУБЫ ЧИСТИТЬ УЧИЛ.
ОДНАЖДЫ В СССР
– Подойди ко мне, внучок! Слышал я, ты зубы свои не любишь, ну и правильно! Будешь как я. – Дед открывает рот… Внук закрывает глаза…
Дед продолжает:
– Страшно, внучок? А я, между прочим, в отличие от тебя, зубы свои любил, но вот закавыка – любить их было нечем. Это сейчас в магазинах паст зубных великое множество – начни считать, на какой-нибудь трёхзначной цифре споткнёшься обязательно…
А в моё время зубная паста страшным дефицитом была. А дефицит, внучок, — это очень плохо, правда, не всегда и не для всех!
Скажем, маме твоей при дефиците в ноги бы кланялись, ещё бы, кто она у нас? – продавец колготок, тогда это звучало примерно, как английская королева…
Кстати, и для здоровья дефицит полезен. Помнится, когда с прилавков спички исчезли, мы с бабушкой твоей курить бросили, папку твоего родили, а бритвенных принадлежностей не стало, ну там, лезвий, помазков – тебе это без надобности пока, – я бороду отрастил, видишь, какая она у меня густая и окладистая.
Люди уважать стали…
Но зубы – дело другое. Без них многое чего в жизни сделать нельзя, улыбка опять-таки…
Хотя, признаюсь тебе, когда зубная паста из магазинов исчезла, я не сильно расстроился, знал, что в старину зубы мелом чистили, а мы с бабушкой твоей как раз потолки белили – мела завались было…
Только кто мог знать, что мел этот с клеем был, чтобы к потолку приставал лучше. Короче, склеились зубы мои между собой намертво, ни водички попить, ни слюной поделиться. Два дня так жил…
А на третий день побелка наша с потолка на бабушку твою возьми да свались, а та в новом платье – только что из магазина. Представляешь, что тут началось… лучше тебе не знать, короче, зубы мои сами собой расклеились.
Вот какие времена были, внучок!
Помнится, однажды пшеничной мукой зубы почистил, исключительно гигиены ради – так неделю потом блинами отплёвывался…
Про мыло и вспоминать не хочу – эффект был моментальный, но неприятный…
Наконец, сам пасту изготовил, только рецепта у меня не спрашивай – всё равно не скажу, потому как люблю тебя, неслуха этакого, и долгой жизни тебе желаю!
Изготовить-то изготовил, а добровольцев нет…
От собственной кандидатуры я отказался сразу же – не устраивала она меня…
Чёрт ведь его знает, чего я такого сотворил…
С бабушкой твоей переговоры сразу не заладились. Она к маме своей сбежала, представляешь, и возвратилась, лишь когда эксперименты мои закончились.
А в ту пору у нас в доме собака жила, Бобиком звали.
Намазал я снадобьем своим сахарную косточку, от души так намазал, и дал пожевать дворняге…
И ничего – выжил пёсик! Но пропал…
Последний раз его на крышах загородных видели. Врут, наверное, не котяра же он...
Короче, для совершения подвига никого, кроме меня самого, рядом не оказалось ...
Выпил два стакана минеральной водички, огурчиком свеженьким хрустнул и приступил к испытаниям.
Намазал снадобьем своим верхний ряд зубов – не стало верхнего ряда, намазал нижний ряд – не стало нижнего. И что самое удивительное – ни крови тебе, не боли.
А потом, внучок, бабушка твоя вернулась.
Посмотрела на меня, руками всплеснула, сняла с себя серёжки золотые, и пошли мы с ней к стоматологу…
Так что не хочешь зубы любить – не надо!
Будем вместе дёснами шамкать…
СПЕЦИАЛИСТ, ИЛИ ОДНАЖДЫ СССР
В ОДИННАДЦАТЬ ВЕЧЕРА… ОДНАЖДЫ В СССР
– Проходи, дорогой! Принёс? Молодец!.. Да не трясись ты, я и не из такой гадости спирт делал!
Специалист я, понимаешь?
Иду как-то по скверу, гляжу, рожа знакомая… Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Представляешь?..
Ого, колбасит-то тебя как, давай ботинок снимай. Снял. Кидай в ведро… Молодец! – Если только шнурки растворятся, так пить будем, если весь – разбавлять придётся. Чего-чего? – Дуй за водой, говорю…
Представляешь, иду по скверу, гляжу, рожа знакомая. Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Обхожу справа – молчит, слева – молчит… а баба у тебя есть? Ну, такое огромное, с тряпкой и рычит…
Иду по скверу, представляешь, гляжу, рожа знакомая. Говорю, Кирюха, приветик, а он молчит. Обхожу справа – молчит, слева – молчит… Захожу сзади и хлобысть по затылку… а это статуя, блин! Больно…
Ну, куда улёгся? Завалился куда, спрашиваю? – проход здесь, люди опять-таки…
Спирт я им делаю…
Иду по скверу…
МОНОЛОГ ПОД ЗАНАВЕС.
ОДНАЖДЫ В СССР
Кстати, о пороках…
К кому-то они сами липнут, да так, что миром отскребай – не отскребёшь!..
А ко мне хотя бы малюсенький порок прилип или напёрсточный грешок присосался!
Помню, ещё в школе: кто на уроках в картишки режется, кто девчонок за косы таскает, а мне не интересно всё это. Даже учительница моя, Елизавета Петровна, удивлялась:
«Ты, – говорит, – Ивашкин, – это я Ивашкин, – ты», – говорит, – Ивашкин, как не от мира сего. Неужели тебе никогда не хотелось мне мышь дохлую в сумочку подбросить или кнопку в обивке стула спрятать?»
– Не хотелось, – признавался я.
– Странно, – недоумевала Елизавета Петровна, пожимая плечами, хотя она была женщиной исключительной доброты и душевности.
Кстати, о женщинах!
Странный они народ. Вот, к примеру, была у меня одна – Галей звать.
Так у неё неделя со вторника начиналась.
Два месяца я с ней встречался. Предложение сделал. Как полагается, по всей форме: рука на сердце, колено – на асфальте…
Галя моя, понятное дело, головой закивала, со стариками своими познакомила. Папаша у неё – забавный такой мужичок, всё «вот тебе раз!» любил повторять – достал из буфета графинчик.
– Ну что, Валера, – это я Валера. «Ну, что, – говорит, – Валера, обмоем это дело, перетолкуем.»
Я говорю:
– А что! Перетолковать можно. Только графинчик не надо. Не пью я…
Он посмотрел на меня исподлобья и спросил почти шёпотом:
– А ты, случаем, того, от алкоголя не лечился?
«Не лечился, – говорю, – потому как непьющий и некурящий…»
Галочка моя как услышала это, так сразу в рёв кинулась:
– Папочка, да он, по всему видать, ненормальный! А я-то, дура, всё удивляюсь – чего это он меня в койку затащить не пытается… а вдруг ему и жениться нельзя?! А вдруг от него дети дефективными будут?! Не пойду за него замуж, и всё тут!..
Так мы с ней и расстались.
Потом была у меня Катя… Катенька…
Но с ней дальше зашло – три года вместе прожили. Детишек, правда, не было, но тут я не виноват. Катя сразу объявила:
– Или мы вдвоём, или я одна… Третий лишний!
Прожили мы с ней, значит, незабываемые эти три года. Хорошо ли плохо – неважно, не об том речь сейчас…
Но однажды… Прихожу домой. Как обычно, букетик цветов ей подаю.
А она!.. Цветы мои в мусорное ведро бросила и пошла, и пошла голосить:
– Да что это мне за наказание такое! Все бабы как бабы! Мужей своих гоняют. Вениками по их пьяным мордасам хлещут… а у меня… а у меня – мужик каждый день цветы приносит. Кому сказать – на смех поднимут… Уйду я от тебя… И ушла. К Пашке Пономарёву ушла!
Так он её через три дня с балкона выбросил. Благо, второй этаж был.
И что вы думаете? В милицию пошла? В прокуратуру? Как бы не так! В магазин пошла… Винцо… сальцо…
Короче, помирились они…
А мне куда деться?
От нечего делать в институт поступил. Закончил с отличием, механиком работать стал.
Работа, я вам прямо скажу… Не соскучишься… Слесари: один в загуле, другой в прогуле, третий – на больничном сидит. Только и слышу: Ивашкин, сюды… Ивашкин, туды… За четверых пашу. КПД – ноль!
Вызывает меня однажды начальник в кабинет свой. А там в табачном дыму дву… да что дву, пятиэтажный мат плавает…
Захожу и слышу:
– Слабак ты, Ивашкин, для своей должности. Давай расставаться по-хорошему.
Тут я не выдержал - и как рявкну:
– Да идите вы!..
От неожиданности начальник мой чуть язык не проглотил. А зам по оборудованию, Иван Иванович, осторожненько так сзади подкрался и говорит:
– Ну-ну, голубчик, продолжайте, куда же нам следует идти?
И сказал я... Никогда раньше не говорил, а тут сорвалось… Да так быстро, что и сам испугаться не успел.
Но все заулыбались, обрадовались. А зам по оборудованию целоваться полез:
– Молодец, – говорит, – Ивашкин! Наконец-то человеком становишься. На, закури, Ивашкин!..
Ну, думаю, была не была… Затянулся пару раз, в голове поплыло и… что было дальше – не помню.
Но жизнь моя с той поры изменилась до неузнаваемости.
МИНУТА СЛАВЫ В СКАЗОЧНОМ ГАЗОВОМ КОРОЛЕВСТВЕ
Пьеса для пикника
Действующие лица:
Граф.
Фрейлина.
I-я претендентка на конкурс «Минута славы».
II-я претендентка на конкурс «Минута славы».
III-я претендентка на конкурс «Минута славы».
Генка.
Виртуальные роли – голос.
Пролог
Голос. В одном самом, что ни на есть, сказочном Газовом королевстве жил-был граф.
Однажды графу позвонил король
Действие I
Пень, имитирующий рабочий стол. Граф. На пне телефон. Граф в кресле (пеньке меньших размеров), читает. Звонок. Граф снимает трубку.
–Алло! (подносит руку ко лбу, вытирает пот). Слушаю, ваше величество. Будет исполнено, ваше величество. Так точно, ваше величество! Граф кладёт трубку на аппарат, звонит в колокольчик. Появляется фрейлина.
Фрейлина. Вызывали, ваша светлость?
Граф. Приказ Короля. На «Минуту славы» срочно требуется одна конкурсантка. Но без кастинга нельзя – недемократично. На всё про всё у тебя 10 минут.
Действие II
Фрейлина (поднимает телефонную трубку и нажимает на кнопку). Алло, Соня! Про «Минуту славы» слыхала? Отлично… Приказ короля. Хватай Машу с Галкой и срочно на кастинг в кабинет шефа… никакого макияжа… бегом…
Действие III
Друг за дружкой появляются Соня, Маша, Галка.
Галка за руку тащит за собой Генку. Генка упирается…
Генка. Галчонок, ну, не надо, ну, прошу…
Галка. Надо, Гена, надо…
Фрейлина (тычет пальцем в Генку). А это что за фрукт?
Галка. Это Гена, жених мой. Ни на минуту одного оставить нельзя, уведут… вот, и приходится …
Фрейлина (машет рукой). Ладно!.. Я позвала вас…
Граф (поднимается с кресла (с пенька), отстраняет фрейлину). Я сам скажу (обращается к девушкам). Что такое кастинг, знаете? Короче, я его открываю, Соня подойди ближе.
Соня делает два шага по направлению к графу.
Граф. Вот тебе, Сонечка, первый вопрос: сколько времени без бытового газа выдержат крестьянин и его многочисленное семейство?
Минутная пауза...
Соня (смотрит в потолок (в небо), крутит глазами, встречается взглядом с графом). Крестьянин из Баварии – одни сутки, из Ивановки ¬– сколько надо…
Граф. Смотри-ка, правильно… а теперь второе задание – номер! Что представишь королевскому жюри?
Соня. Танец.
Граф. Хорошо! (щёлкает пальцами, включается музыка). Соня танцует, кружась, приближается к графу:
Соня. Разрешите пригласить Вас, ваша светлость.
Граф неуклюже поднимается, делает несколько движений, спотыкается и наступает Соне на ногу. Соня морщится. Музыка останавливается.
Граф. Двойка. Конкурсантка должна иметь терпение и крепкие нервы…
У Сони на глазах появляются слёзы.
Граф. Ну, не плачь, не плачь… вот тебе последний шанс. Скажи мне слово заветное, на котором графство наше держится, и, кто знает, может, победишь ещё…
Соня теребит волосы и пожимает плечами.
Граф. Я правильно понял, не знаешь?
Соня. Не знаю, ваша светлость.
Граф. Жаль…
Граф возвращается в кресло (пенёк), кладёт ногу на ногу…
Действие IV
Граф (обращаясь к Галке). Прошу…
Галка выдвигается вперёд, ни на минуту не отпуская от себя Генку.
Граф. Вопрос на засыпку: в одной квартире газовая плита оказалась подключена к батарее отопления. Почему?
Галка смотрит на Генку, жестикулирует губами. Генка наклоняется к ней, шепчет на ухо.
Галка. А потому, ваша светлость, что хозяева квартиры решили сэкономить на чаевых для слесаря. Тот обиделся, ну и почудил немного…
Граф. Верно. А теперь основной номер. Чем порадуешь нас?
Галка. Песней, но только за меня Генка споёт, можно?
Граф (машет рукой). Валяй…
Фрейлина подаёт Генке гитару. Генка настраивает её и поёт куплеты…
Граф (Генке). Неплохо, неплохо…
Генка. Спасибо, ваша светлость!
Граф (Галке). А теперь скажи мне, красавица, слово заветное, на чём наше графство стоит и всегда стоять будет?
Галка смотрит на Генку. Тот опускает глаза.
Галка (графу). Мы… то есть я… не знаю…
Граф. Жаль.
Галка с Генкой присоединяются к Соне.
Действие V
Граф (подзывает Машу). А теперь ты, Машенька! Назови-ка мне, не торопись только, имя форварда футбольной команды «Зенит», благодаря которому однажды та стала чемпионом России, причём досрочно?
Маша (не задумываясь). Газпром!
Граф. Верно! А теперь основное - номер. Давай, производи впечатление!
Маша. У меня стихотворение.
Граф. Стихотворение… с удовольствием послушаю.
Маша (опускает глаза, смотрит в пол (в землю) и читает по
слогам). А у нас повсюду газ…
Граф. Браво, брависсимо (стучит в ладоши, смеётся). Молодчина, и ещё раз – молодчина! Не в бровь, а в глаз, и, что особенно похвально, – слово заветное знаешь и назвала его сразу, не то что некоторые! Ну, какое это слово? Повтори, Машенька!
Маша. Газ!
Граф. Умница! Газ… Газ – это наше всё! Прошлое, настоящее, будущее…
Действие VI
Граф. Прошу построиться, будем подводить итоги…
Конкурсантки, Генка и фрейлина строятся и внимают графу.
Граф. Победила Маша! Ура!
Все (хором троекратно). Ура! Ура! Ура!
Действие VII
Граф. Машенька подойди ко мне.
Маша делает два шага…
Граф (вручая грамоту и целуя в щёку). Поздравляю тебя, Машенька, ты победила! И тебе предоставляется исключительная возможность раскрыть свой талант на «Минуте славы».
А теперь – изюминка, то бишь главное! – В этом году «Минута славы» будет проходить по адресу: улица Газовых фонарей, дом 48. Задача: произвести во всех подъездах этого дома внеплановую проверку газового оборудования, а это двести квартир. Непростая, но почётная миссия. Вперёд!.. Время пошло….
Маша уходит.
Граф. Всем остальным – на пикник… Шашлыки готовы…
© Copyright Чертенков Анатолий
Размещено9 декабря 2023 22:02